Совет межзвёздный средь развалин,
Судьбу планет определял:
— Юпитер — должен быть в опале
И чтобы больше не сиял;
Хоть Марса красный цвет спасает,
Однако ж «с-р-а-м», читая взад,
Совет, конечно, отчисляет
Его от родственных плеяд.
Уран в сознанье нашем тёмен…
— Зачем он есть? И для чего?
А потому, в решенье скромен,
Совет приветствует его.
С Венерой — мысленно согласье,
Но, для того она должна
Привлечь сюда, на одночасье,
Богов елея и вина.
Нептун мешает океанам
Хранить, в дремоте, флотам власть;
Ему, как прочим грубиянам,
Немедленно решаем: — Пасть!
Сатурн опасен, как причуда:
Причудлив времени закон!
Долой, долой его, покуда
Всех нас самих не грохнул он!
А от земного притяженья
Освободить, — ура! — Луну!
Пусть самостийно, без стесненья,
Прёт на эфирную волну.
Собак, что выли на светило, —
Повесить в духе «общих мест»,
И к петухам, чтоб не фартило,
Отправить солнце на насест!
Эпох подвластные закону,
Прославим фруктов мы житьё…
Приказ: — Немедленно Ньютону
Повесить яблоко своё!..
Пока в ночи совету бделось,
Сошла Востока пелена;
И солнце тихо загорелось,
И скрылась мёртвая луна.

(Философское измышление)

Кто может солнце побороть,
Посеять смуту в звёздном стане?..
Даритель вечный дал нам плоть, —
Источник радостных желаний.
Жить, знать, что милая рука,
Светло хранит уют желанный;
Следить над садом облака,
Вдыхая май благоуханный.

Лелеять песни и цветы,
Над новой книгой мыслить ново…
Иль в шуме пёстрой суеты
Подслушать мертвенное слово.
Смотреть на томную луну
В пустом затихшем переулке,
Встречать за городом весну,
Когда ручьи в оврагах гулки.

Когда морозко на стекле
Узор распишет — небылицу,
Как в детстве, в сумеречной мгле,
Поверишь в пленную Жар-Птицу.
Мир так прекрасен и широк,
И полон озарённой нови,
А в сердце неизбывный ток
Могучей животворной крови.

И надо свято кровь беречь,
Чтоб счастье было беспредельно…
Нельзя пролиться ей и течь
Не осторожно, и бесцельно.
Проливший кровь не смеет ждать
Любви и солнечного смеха:
Вовек могильная печать
Во всём, везде ему помеха.

(Философские размышления)

Тля червоточины, червь опошления
Всюду заметны в осенние дни,
Даже в венце современного гения
Гнёзда украдкой свивают они.
Молью изъедено, полное славою,
Древнее знамя великих побед...
Полно и новое плесенью ржавою,
Чистого будто на свете и нет...

Сыплются кучи румян и магнезии
С лиц современных богинь красоты...
Червь опошления — в розах поэзии,
Дряблы стремленье и жалки мечты...
То — лакировано, то — разволочено,
Рухляди дан новомодный покрой...
Но, надо всем-то сквозит червоточина,
Фат, или плут — там, где мнится герой!..

В модных лучах обаяния светского
Пошлость банальная всюду видна...
Дайте ж чего-нибудь чистого, детского,
Что не пятнал бы еще Сатана,
Чувства сердечного, искренно-чистого,
Веры, что люди — родная семья!..
Влаги кастальской — ключа серебристого
Брызните струйку в финал бытия!..

Мысль — орлица молодая,
Песня — вольный соловей...
Жребий их, не уставая,
Быть детьми родного края
В светлом воинстве идей.

Смело мысль несётся к свету,
Песнь звучит, как серебро...
Сочетая ту и эту,
От судьбы дано поэту
Сеять правду и добро.

Пусть же дни его унылы,
Пусть он страждет на земле...
Счастлив тот, в ком хватит силы
Быть бесстрашно до могилы
Миру светочем во мгле.

(Правдивые истории)
Жизнь человека ничтожна, кратка.
Вечен один путеводный наш гений.
Так за веками проходят века, —
Звенья в цепи поколений.

Думали прадеды, будто живут
Лишь для себя, но уснули в могиле,
Их же открытья, усилья и труд
В пользу лишь нам послужили.

Камень за камнем возносим мы все
Медленно строимом храме науки.
Деда посев на его полосе
Жнут благодарные внуки.

Сами бросают они семена,
Даже не зная — что будут за всходы:
В мире наступит иная весна, —
Узрят иные народы.

Участь и наших потомков одна —
Тоже служить для иных поколений.
В жизни же пьём мы, как влагу вина,
Сладость с отравой мучений.

Жаль одного, что работник-герой
Часто в мученьях сокровища вносит,
А тунеядец презренный порой
Цвет наслаждения косит...

(Родственные связи)

По закону времени,
Посреди хулителей
Молодому племени
Надо чтить родителей...
Надо обязательно,
Заводя беседушку,
Поминать признательно
Скалозуба дедушку.

Надо, без стеснения
Пыла молодецкого,
Чтить все увлечения
Деда Вишневецкого,
А, чтоб власть предания
Не была умалена,
Помнить назидания
Дедушки Забарина.

Надо в осуждение
Хохоту отцовскому
Воздавать почтение
Дедушке Петровскому.
Праздными беседами
Вслед за щелкопёрами
Не греша пред дедами
Вечными разборами…

С силою смиренною,
С доблестью-то строгою
Мы пойдем блаженною
Торною дорогою.

(Правдивые истории)

Все утро; суд мудрит
«Мудрейший» из судей...
Вдруг — чудо из чудес —
Вся публика дивится:
В открытое окно
Влетает Воробей,
Парит по залу и…,
И на Судью садится!..

Суровую Судью
Объял невольный страх:
Бледнеет и дрожит,
Бросается со стула…
Кричит во всю: — Ой, бай!.. —
Но, птичка не вспорхнула —
Она запуталась
В судейских волосах.

Тут полицейский,
Он по должности герой,
Спешит и с Воробьём
Вступает в бой.
Одно мгновение —
Воробышек в руках!..
Победа! Торжество!..
Правдивая судья
На радости такой
Прощает Воробья!

И улетел от нас
Предвестник страшных бед,
Лишь на главе судьи
Остался птичий след...

(Правдивые истории)

Тут липы, сосенки и ели
Росли до купола небес.
В них пташки радостно звенели,
Шумел ветвями тёмный лес.

Бездомный, сирый, неимущий
В лесной глуши, в полдневный зной,
Тут находил под тёмной кущей
Прохладу, отдых и покой.

Но, леса нет; его срубили,
И от него теперь одни
Остались средь болотной гнили
Колоды мшистые да пни.

Нет больше тени; люди строги;
Глядят с тревогой в «дикий» век…
Не в силах передать тревоги,
Как свечка тает человек…

Там, где, замечу мимоходом,
Всегда мы летом, и зимой —
Искали под тенистым сводом
Прохладу, сумрак и покой...

В разгуле оргии пустой,
Где всё разнузданно и дико,
Молчит небес глагол святой
Среди бессмысленного клика.
Где в дымной гари от костров
Лучи нахальные трепещут,
Там полон тьмой небесный кров,
И звезды, спрятавшись, не блещут.
Где люди грубы, как скоты,
И где поют разврата жрицы, —
Бежит богиня красоты,
Оставив место для блудницы.
Где пляшут шут и скоморох,
Где звон и бубен, и глумленья,
Не слышны тихой грусти вздох
И чистый голос убежденья.
Когда всё дико без конца,
Не ждите же во время это,
Ни слов разумных мудреца,
Ни песни вещего поэта...

Явился к бедняку волшебный светлый гений,
Покинув в час ночной надзвёздные края.
Бедняк, окончив труд, забыл ярмо мучений,
И гений провещал: — Мой друг, я — смерть твоя...
Возьму тебя я в мир, где слаще жизнь и краше.
— Так что ж! — сказал бедняк, — я, благородье ваше,
Готов... — Но ты отчёт мне прежде дай земной:
Ты веровал?.. — О, да! — Во что? — О, сударь мой,
Мне было некогда и думать-то про это...
— Ты любишь ли кого в стране земного света?
— Люблю... — Кого? За что? — Эх, сударь мой, о том
Подумать некогда мне было за трудом...
— Мечтал ли ты о чём? — А уж не помню, право,
В заботе век мечась налево и направо...
— Простил ли ты врагам, нуждаясь и скорбя,
Что затупили так, измучили тебя?
— Да некогда прощать мне было, милый барин,
Как некогда на них сердиться было мне...
— Ты думал ли про край, что свят и лучезарен,
Что души ваши ждёт в небесной вышине?
— Я, барин, иногда видал его во сне...
— Ну, так ступай за мной! — с улыбкой молвил гений, —
И на досуге там, в стране святых лучей
Поговорим с тобой о судьбах поколений
И о судьбе былой твоей...

Когда-то хитрый адский бес
Шёл всем известною дорогой:
Он был заклятый враг небес
И старой нравственности строгой.

Протестовал он старине
И вольнодумство сеял свету.
Но, изменился он вполне
И уж отверг систему эту.

Чтобы морочить лучше нас,
Он в лагерь стал консервативный
И щеголяет напоказ
Моралью старой и наивной...

Под тьму и гниль старинных лет
С пути прогресса, обновленья
Зовёт, под спуд скрывая свет,
Он молодые поколенья.

Гирлянды яркие полуночных светил
Сияли надо мной, а я в тиши грустил,
Что мало на земле гармонии прекрасной,
И тщетно я ловлю моей мечтою страстной
Заветный идеал любви и красоты...
Святого дружества и братства в этом мире.
И взором утопал я в голубом эфире.
Мне демон прошептал тогда из темноты:
Безумец! для чего ты требуешь так много?
Где ты живёшь? Наш мир — подобие острога...
Тут и мечтатели, и лучшие умы,
Мыслитель и мудрец, великие таланты,
Пророки, гении, — всё это арестанты...
Они не более, как узники тюрьмы,
А к ним приставлена, как страж земная сила,
Чтоб слишком высоко мечта их не носила
На крыльях к небесам, и, под ярмом нужды,
Они свершали бы обычные труды,
Заботясь более лишь о насущном хлебе
В тьме жалких мелочей и позабыв о небе...
Где ж тут гармония, любовь и красота?
Здесь высший идеал — доходные места...

Осени строгой рукою
Снова затронулся лист...
И над притихшей рекою
Ветра уж носится свист...

Всё как-то мутно и серо,
Плещется скорбно река;
В сердце теряется вера,
В думах печаль и тоска...

Нет ни мгновенья без шума;
Словно и зол, и сердит,
Дождь спозаранку угрюмо
В крыши и в окна стучит;

Небо затянуто тучей,
Скутан туманами лес...
Стыдно и вспомнить о жгучей
Неге лазурных небес.

Только порою по зыбкой
Глади хладеющих вод
Робкой, нежданной улыбкой
Солнечный луч проскользнёт.

На своде небесном полночной порой
Сияет созвездий таинственный рой,
Дорога небесная блещет.
Как много толпится там звёзд в вышине,
И будто все рядом, все вместе они,
А свет их так дружно трепещет!

Взирая на наши земные края,
Тесна лучезарная эта семья.
Но знаешь, что верст миллионы
Меж ними, и целые нужны века
Обмену лучей их, навстречу, пока
Они пробегут небосклоны.

Так точно, как звёзды на небе ночном, —
И души людей в нашем мире земном
Далёки порой друг от друга,
Хоть все мы телесно соседями тут;
На верст миллионы, хоть рядом живут,
Далёки супруг от супруга.

И сын от отца, и от матери дочь...
Далёки их души, как в звёздную ночь
Далёки светила в эфире.
Хоть все мы на плоскости будто одной,
Но, так же разрознены между собой,
В пижаме ли мы, иль в мундире...

(Выпуск пятидесятый)

Заносчивости очень много
У Зе в Бандеровском борделе…
Но, скажем мы, подумав строго:
— В ней есть семь пятниц на неделе.
А лишь поближе ты взгляни:
Он вечно врёт, все свои дни...

ЗеЛох угощался обедом
И лил по лицу его пот;
Вздыхал он, толкуя с соседом
О массе возникших невзгод...
Макрон его слушал смиренно
И молвил, дождавшись конца:
— Свой хлеб, говоря откровенно,
Ты жрёшь, фюрер, в поте лица...

Зеленский молвил подчинённым:
— Я вас просить имею честь,
Чтобы меня не беспокоить,
Ко мне с докладами не лезть!
Я утомлён трудом бесплодным,
И мне покой необходим,
Ведь всё равно, вы это знайте,
Мы долго здесь не усидим.

Зе любил — его надули,
Он служил — в дугу согнули...
Лох просил — за дверь пихнули;
И сказал ЗеЛох: — Чёрт в стуле!..
Зря я нюхал так, что пнули...
Мня же янки обманули!..

На днях в кружке не очень строгом
Лоха назвали полубогом,
И мне вполне понятно это, —
Ведь, Зе царица... полусвета.

(Выпуск сорок девятый)

Настал сезон собраний, заседаний.
Сезон проектов и речей,
Пустых и дельных словоизлияний,
Знакомых скукою своей.
Не мало может в них возникнуть споров,
Так что уж в обществе одном
Решили гнать с собраний репортеров,
Чтоб не подраться при чужом!..

Кого обожаем — не всегда уважаем.
Люби вино, коль чужое оно.
Надоест тебе сатана — заменит его жена.
Женщин надо любить шестым чувством.
Глупая голова негодна и на дрова.
Голова учить руки переносить муки.
Глубже могилы тело не зарывай.
Женскою лаской шути с опаской.

Мы катались... С неба кротко
Звёзды яркие смотрели
И, как двух влюбленных, лодка
Нас баюкала без цели...
В это дивное мгновенье
Я не знал, на что решиться, —
Смело ль сделать предложенье,
Или... взять и утопиться!..

Нева покрылась крепким льдом,
Сердца красавиц наших тоже.
Но лёд льду — разница, притом
Второй обходится дороже.
И если первым погреба
Набить дешевле мы мечтаем,
То от второго…, (да, судьба)
Быстрей, чем лёд от солнца, таем!

(Правдивые истории)

Часть первая:
В жизни нет бесспорных правил...
Павел Глоба, морща лоб,
Благосклонно нам составил
Следующий гороскоп: —
Люди, так теперь, как прежде,
Предсказаньям доверяют;
А особенно надежде,
Если «благо» обещает...

Не раздумывая верьте:
Все пойдёт благополучно,
Все мы будем жить... до смерти,
Или весело, иль скучно;
Будем бедны, иль богаты;
Без дохода, иль с доходом;
Иль скупы, иль лысоваты,
Но, старее с каждым годом.

Будет то, что уж бывало:
Где удачи, где заботы...
Ротшильдов — их будет мало,
Много бедных без работы...
Будет безусловно голод,
Всюду, где не хватит хлеба;
Где нет дров, там будет холод;
Манна не повалить с неба...

Будут проливаться слёзы,
Средь различных бедствий света,
Будут в зимний день морозы,
Зной-же в продолженье лета;
Будут всюду нам встречаться
Нерешенные задачи
И везде чередоваться
Счастья дни и неудачи...

(Правдивые истории)
Часть вторая:
Всё проигрывать по клубам
Будем вплоть мы до рубахи;
Банки, с рвением сугубым,
Будут сочинять нам крахи;
В интернете пустословье
Будет фабрикою скуки;
Доктор нас лишить здоровья, «
Но, по правилам науки!..

В силу веских оснований.
От побоев будет больно...
Может этих предсказаний
Будет на сей раз довольно?
Чтобы не страдать без срока
Пред грядущею грозою —
Речи всякого пророка
Заменяйте «газводою» !..

Тучи в полночь, угрюмо смотря на Неву,
Над Васильевским Островом бродят.
Два гранитные сфинкса в бреду наяву
Разговор в это время заводят.
Ждём мы холода страшного этой зимой,
Но, Египта далёкого дети
Не спешат на прибрежье вдоль Нила домой, —
Им и здесь жить недурно на свете.

— Холод!.. Холод!.. — им слышится часто кругом,
Но, неведомо слова значенье.
Гривам каменным их Дед Мороз нипочём,
А гранитным сердцам — увлеченье:
— Что за новое, глупое слово пошло,
Да с прибавкой и вздохов, и стонов!..
Но мы будем новейшему веку на зло
Неподвижны, как в дни фараонов....

Нам хороший пример и в земных богачах,
Что с людской не знакомы нуждою...
Так беседуют сфинксы в фонарных лучах
Над холодною невской волною.
Да и правы, что им неподвижность мила.
С ними многих суждение схоже,
Чьи, как будто гранит, твердо-прочны дела,
В ком и сердце гранитное тоже...

01. Импровизация музыканта

До—вольно я пожил на свете,
Ре—мизясь* лишь день ото дня...
Ми—зерный оклад, женка, дети
Фа—тально давили меня.
Соль жизни вполне я изведал,
Ля—гали меня кто хотел...
Си—л нет... Я пять дней не обедал...
До— статочно горький удел!..

02. Разговор с музыкантом

— Скажи, ты слышал Музы кант**? —
Спросил меня раз музыкант, —
Иль зрел русалок ты из рек?
А я ему в ответ изрёк:
— Вот уголь здесь, а вот и мел,
И если б я талант имел,
Я б начертал здесь взмахом смелым
Вот этим чёрным углем с мелом,
Как встарь, в изданье Тима, фей,
Русалок, ведьм... Эх, Тимофей,
Ты ноты знаешь лишь: до, ре,
А знал ли ты, кто был Доре?
Угодно было небу магу
Дать силу белую бумагу
Вмиг превращать в созданья Данта,
Вот, брат, кому талант был дан-то,
Его спросить бы, — музыкант,
Он слышал вещий Музы кант.

Примечание:
Ремизясь* или ремикс — это проигрывать старые мелодии в современной обработке.
кант* — это песенный жанр, распространённый в России, на Украине и в Белоруссии в середине 17 – 18 вв., практикуются в современном народном творчестве.

Песком занесённый,
Холодный гранит
О дубе привольно
Растущем тоскует,
Что гордо с вершины
Скалистой глядит
И, в золоте солнца
Купаясь, ликует.

И грустен, и хмурится
Дуб вековой,
Любуясь, как вольные
Скачут олени,
Как с криками радости
Полной, живой
Бегут они в лес
Под зеленые сени.

Скучает олень
О могучем орле,
Что пьёт столько света,
К лазури взлетая, —
И полон тоски
Человек на земле,
О вечном безумно
И глупо мечтая...

Ночи тёмны — точно вакса,
Стужа на заре;
Небо хмурится, как плакса, —
Осень на дворе...

Бог Эол аккорды строит
Больше в нижнем ре,
Блекнет лес, скрипит и ноет...
Осень на дворе...

Время ближе с каждым часом
К слякотной поре,
К клубам, раутам, танцклассам...
Осень на дворе...

Прочь купанье и уженье!..
Карточной игре
Настает опять «служенье» —
Осень на дворе...

Шапки теплые и шубы
У жида в ларе
Начинают скалит зубы —
Осень на дворе.

Плесень, сырость, нагноенье
В бедняка норе
Уж вступают во владенье...
Осень на дворе...

Вновь, страдающих чахоткой,
Ждет значок «умре»
И Харон с своею лодкой...
Осень на дворе...

Дровяник один, проказник,
Нос дерет горе:
Настает нам, дескать, праздник:
Осень на дворе...

В крышу дождь стучит холодный,
Под окошком стонет ель.
И собакою голодной
Завывает ветер в щель.
Мёрзнешь хуже всякой клячи!
Откровенно говоря,
Неудобно жить на даче
В первых числах сентября!
Надо в город собираться,
Иль придёт момент такой,
Что от стужи целоваться
Станешь с собственной женой!

Я помню ту ночь:
Мы сидели вдвоем;
У ног наших море
Безмолвно лежало.
Хотя в нашем сердце
Жизнь била ключом,
Мы оба, как море,
Невольно молчали.

Звезда за звездою
В объятия моря
Кидались, как будто
Сгорев от любви,
И море, в своём
Бесконечном просторе,
Им всем открывало
Объятья свои.

И думалось мне:
Если-б морем был я,
Я звёздочке только
Открылся-б одной, —
И вы тогда были-б,
Красотка моя,
Единственной, избранной
Звёздочкой той.

Вздрогнув от вибрации мотора,
Лёгкий встречный ветер набежал,
Наполняя вакуум простора,
С нарастаньем скорости мужал.

Остужая скорлупу металла,
Ударяясь, яростно взвывал,
И неистово вослед «Уралу»
Сизый вихрь пыли поднимал.

Теребил за волосы и брюки,
Надувал рубашки рукава,
И казалось: крылья, а не руки,
И слегка кружилась голова.

Толи от предчувствия полёта,
Толь от взглядов удивлённых глаз —
В них запечатлелось мимолётом
И восторг, и удивленье враз...

К ним привыкнуть просто невозможно,
Собственно, не в них, конечно, суть.
Отчего же на душе тревожно,
Радостно и боязно чуть-чуть?

(Новая басня старого Эзопа)

— Скажи мне, мой ангел, прошу об одном;
Хотелось мне очень узнать-бы:
Что ты полагаешь в семейный наш дом
С собою внести после свадьбы?

— Я буду тебя беспредельно любить
И буду дышать лишь тобою...
Безропотно буду с тобою делить,
Что послано будет судьбою!

— Однако-ж, мой ангел, прошу я тебя;
Ты, может, могла мне сказать-бы
Вполне откровенно: всем сердцем любя,
Ещё что внесёшь после свадьбы?

— Внесу мою юность, внесу я красу;
Внесу бесподобные глазки;
Волос белокурых златую косу,
Какой не воспели и сказки!

— Все это прекрасно!.. Достойно ценя,
Всю прелесть всего капитала,
Что стану я делать, когда для меня
И этого кажется мало?

— Уж знаю, чем можно, вошедши сюда,
Дополнить всех радостей чашу:
Я с нами, мой друг, поселю навсегда
Мою дорогую мамашу!..

Почуяв, какой ожидает удел
Его, не дождавшись дня свадьбы,
Жених одиноко, недвижно висел
На ели соседней усадьбы...

После летних всех «закрытий»,
Разных «буффов», «эльдорад»,
Всяких «зрелищ» и «событий»
Отдохнуть ведь всякий рад.

Надоели нам певицы,
Оперетки и балет,
Все «садовые девицы»,
Взвизги пошлых шансоньет.

Опротивели нам драмы,
Частной оперы вытье,
«Премированные» дамы,
Безголосое нытье...

Но, кому какое дело,
Что противно нам, что — нет?
Для зимы у нас «умело»
Собран новенький балет.

Двери лекционной залы
Отворились лишь для драм…
И пошли на нас вандалы, —
Войско новых «этих» дам.

Стихи стихотворца-бухгалтера)

У каждого из нас
Есть в жизни 10—ина
И наш брат бюрократ
Неважный госп—1.
Е—2 супругою
Обзавелся мужчина,
И смо—3—шь горевать
Есть множество причин.
Того гляди, увы,
Пойдёт 7-я большая,
А нынче како—8—ю
Свою питать?
В кармане не найду
Залежного рубля я,
А к мясу, говорят,
Нет приступу о—5…
Скорее, лег—4—хнёшься
От тревоги,
Чем проживешь в 100 —лице
Кое-как:
Долги, кредиторов
На—6 —вие...
О, боги!
Нам, бедным, не греш — 0
Вступать в законный брак!..

(Правдивые истории)

Случайно близ местности дачной
Я как-то проехал на днях,
И домик увидел я мрачный,
И садик, весь в жёлтых листах.

А помню — давно-ль расцветало
Под сенью зеленых листов
Анютиных глазок не мало
И жёлтых, как лак, ноготков.

И их поливала нередко,
Как солнце блистая красой,
Кокетка, шалунья соседка,
С роскошною тёмной косой.

У матери — девы прекрасной,
Я в доме стал принят, как свой;
Но, скоро мне сделалось ясно,
Анютин характер — ой-ой!

И выждавши тёмной минуты,
Одним из искусных прыжков, —
Удрал я от глазок Анюты
И острых её ноготков.

(Правдивые истории)

От своей неврастении
Я решился отдохнуть
И в деревню, вглубь России
На июль направил путь,
Как ребенок, рад я воле:
В лес иду, или в кусты,
Или рву в зеленом поле
Ярко пёстрые цветы.

Но, хотя они красивы —
Мой. букет выходит плох:
Жгут меня листы крапивы,
Колет злой чертополох.
И тогда, любя живые
Проявленья красоты,
Я принялся за другие
Деревенские цветы:

Хороши Танюша с Томой,
Две двоюродных сестры...
Улыбались девы томно,
От меня приняв дары...
Но, когда я стал смелее, —
Плохи сделались дела:
Танька съездила по шее,
Томка — в ухо мне дала…

С летом промчавшимся стихли и грозы,
Лес обнаженный печально стоит.
Сорванный лист золотистой берёзы
Вихрь шаловливый высоко кружит...
Тучек по небу плывут вереницы
Меленький дождик кропит с вышины.
С криком прощальным уносятся птицы
С родины милой до ранней весны
Шепчут об осени старые ивы,
Чуя как будто приход холодов;
Взгляда не радуют сжатые нивы,
Говора песней неслышно жнецов.
В скирды высокие сложен дар Божий,
Хлебом душистым запахло кругом.
Милостью неба любуясь, прохожий
С чувством чело осеняет крестом.
Вдруг закипела у риги работа,
Частую дробь выбивают цепы;
С взрослыми там и ребяток без счёта,
Трудятся тоже, таскают снопы:
— Ну, мелюзга, подавай веселее!.. —
Шутят над ними кругом мужики:
— Вам за труды напекут посдобнее
В праздник лепёшек из свежей муки!..

(Выпуск сорок восьмой)

После грозной, летней бури
Снова выплыла луна
В прояснившейся лазури.
Мы сидели в амбразуре
В сад открытого окна.
В настроенье карантина
Привела меня картина
Звёздной ночи голубой.
Но, вздохнула грустно Зина.
— Зина, друг мой, что с тобой?
И у милой с губ слетели
Звуки чище серебра:
— Я вздохнула о борделе:
Ах, какие там форели
Подавали нам вчера…

Ни души в пустынном парке
Не отыщете нигде вы,
Только старые, как парки,
По аллее бродят девы,
Да ворона пролетает
И дежурный Держиморда
Комиксы, смотрю, листает
Пальчиком, не очень твердо.

Уже таков на свете жизни строй:
До свадьбы, поддаваясь искушенью,
Всех женщин, увлекая их порой,
Обманываем мы по вдохновенью.
Когда ж пройдут дни юношеских дней,
У мужа явится законная супруга
И учит их коварный Гименей —
Как безнаказанно обманывать друг друга.

С чужой, но верною женой
Трудненько все-таки связаться,
Но, тот воистину герой,
Кто может с нею развязаться.

(Выпуск сорок седьмой)

Бодает всех журнальная корова,
Но имя хочет скрыть, труслива, хоть сурова.
— Так как же звать тебя?
Мы все ответа ждём.
И, речь вести не в состоянье колко,
Ответила она, как истинная тёлка:
— Что в вымени тебе моём?

Позабыли дни суровые
И печальных песен трели,
Прилетели птицы новые,
Песни новые запели.
Но, чтоб слушать их прилежнее
На досуге было можно,
Новых птиц мы в клетки прежние
Запираем осторожно.

Из-за чёрной полумаски
Вижу розовые губки,
Плутовские вижу глазки
И слоновой кости зубки.
— Ты чего меня сурово
Меришь взором пуританским?
Что молчишь? — Скажи хоть слово...
— Укости мине шинпанским!..

Смерти в рожу наплевать,
Чтоб история нас чтила, —
Не за красные-ль чернила
Это значить жизнь отдать?..

В узах прочных Гименея
Думать счастье отыскать —
Всё равно, что в лотерее
Два «лимона» ожидать.

(Выпуск сорок шестой)

Я одного, верзилу видел,
Кто, вопреки избытку сил,
Жены не разу не обидел,
Жены не разу не побил.
В бесплодных диспутах не бился,
Не ныл над каждым пустяком…
Так, как, счастливец не женился
И прожил жизнь холостяком.

В сём мире скверн, в сём мире зол,
Бесплодно роясь в списках длинных,
Я неожиданно нашёл
Лишь две игры всего невинных…
Весь мир обрыскав налегке
Другие сыщите едва-ли:
Игра алмаза на руке,
Игра шампанского в бокале.

Цыган-барон их свел с ума
Проворно и легко весьма,
Девчонок милых не тревожит,
Что разом, в самый краткий срок,
Украсть у них он сердце может
А вместе с ним…, и кошелек.

В минуты бредовых мечтаний,
В минуты горя и труда,
В минуты мук и в час страданий
Меня ты вспомни иногда.
Когда-ж занять (хотя немного)
Захочешь денег, то тогда,
Мой старый друг, да ради Бога,
Меня забудь ты навсегда!..

(Правдивые истории)
Часть вторая:

— Ты вникнул-ли теперь в смысл моего «паденья»,
Как честный гражданин, посмеешь-ли казнить?..
Пойми, отсталый муж, я долг свой исполняла, —
И если в чём-нибудь уж есть моя вина,
Так только в том, что я
Священных прав своих не знала
И столько времени напрасно потеряла…
Сам посуди: ты «жил», как все у вас живут;
А мне лишь тридцать лет… да тридцать, без убавки!
Так мудрено-ль, что мой семейный «абсолют»
Давно уж требует существенной поправки?
Что без неё, в супружестве с тобой,
Мне нет и не было-б надежды никакой
Стать государственной женой!..
И вот, вступив теперь на верную дорогу,
С тобой пойду я твёрдо в ногу,
И — этак лет чрез двадцать пять —
В палате рядышком мы будем заседать.

Вполне утешенный отрадной перспективой,
Возликовал супруг счастливый…
Он понял всё — и, значит, всё простит!..
О, женщины!.. Кто ж вас перехитрит?

(Правдивые истории)

Часть первая:
Какой-то муж-простак на месте преступленья
Жену с приятелем накрыл…
— О, горе! О, позор! — бедняга завопил, —
Меня, который так любил,
Так был далёк от подозрений,
Так доверял тебе любя… — коварно обмануть!..
О, Господи! Зачем я встретился с тобою?
Зачем, в недобрый час, ты стала мне женою?
Несчастная…
Давно-ль житейский трудный путь
Идти в согласии до гроба
Пред алтарём клялись мы оба?
И что же?
Не успев и башмаков сносить,
Ты мне решилась изменить!..
Четвертовать тебя… убить за это мало!..

— Потише, милый мой…Умерь свой гнев и пыл!.. —
Жена ему с усмешкой отвечала, —
Не ждёшь-ли ты, чтоб я к ногам твоим упала
И умолять, рыдая, стала,
Чтоб тяжкий «грех» простил?
Глупец!.. Когда-б ты просвещенней был
И современный взгляд на женщину усвоил,
Ты-б этой сцены мне, конечно, не устроил
И, может быть, напротив, — похвалил…
— Измена!.. Боже мой, каким анахронизмом
Подобные слова в устах мужчин звучат!
Как мало общего с борьбой, с социализмом
Имеет варварский, жестокий целибат
И наш гнилой матриархат!..
Есть нечто высшее: родной земле служенье!
Чтоб этот славный крест с достоинством нести,
Мы, женщины, должны сперва пройти
Весь курс любви, без исключенья,
Все муки сердца утолить
И тем себя вернее охладить…
Так говорит новейшее ученье…

Часть вторая:

И длань твоя вовек не оскудеет!
Но, с лютой злобой тот ему в ответ:
— Что длань моя еще не оскудела,
Ты испытаешь на горбе своем,
Коли сейчас не смолкнешь, не уйдешь!
И, в образе слепого, Он предстал
Тут прежнему слепому и молил
Дать хоть овцу ему или козлёнка.

— Бери их, сколько хочешь, — был ответ: —
Я сам убог и слеп был, да богатым
И зрячим стал по милости Господней;
Так как-же мне ещё скупиться с ближним?
И, прежний образ восприняв, Спаситель,
Благословив дарителя, изрёк:
— Хвала тебе, воистину прозревший!

Святая благодарность одного
И тяжкий грех другого искупает:
Я богача-соседа твоего
За бессердечие его решился
Уж покарать; но ты его от кары
Избавил милосердием своим.

Часть первая:

Из уст в уста переходя в народе,
Старинное предание гласит,
Что, странствуя и чудеса творя,
Божественный Спаситель наш узрел
Раз на краю дороги двух убогих:
Бессильного калеку и слепого.
К прохожим оба руки простирали
И жалобно о хлебе их молили.

И оделил Он их, но оделил
Не хлебом, а небесной благостыней:
Калеку от недуга исцелил Он,
Слепому взор, потухший прояснил.
Дабы-же впредь им и в насущном хлебе
Не знать нужды, Он первому. дал стадо
Верблюдов и рогатого скота,
Другому — стадо-же овец и коз.

Спустя полгода, Богочеловек
Узнать хотел, на пользу-ли обоим
Дар послужил, — и, в образе калеки,
Он прежнему калеке тут предстал:
— О ты, избранник Божий, одаренный
Столь щедро всеми благами земли!
Дай мне верблюда, дай хотя вола!
Господь воздаст тебе за то сторицей.

(Из осенних мотивов)

Поры весенней нет уж песен,
Мрачна природа, мрачен ум…
И жизни мир давно мне тесен
Под гнётом горьких грёз и дум.

Вперёд стремлюсь, в дали манящей
Не видно проблесков зари...
Поблек вид юности изящный
И, потухают алтари...

Кругом невзгоды и тревоги,
Туманом всё мне облекли,
И дней святых былые боги
Лежат повержены в пыли!

Бобик вышел погулять.
Вышел, правда, очень поздно
И давай хвостом вилять
Ветру, галкам, ночи звёздной.
Вдруг он видит: шар смешной
И притом, вот, чудо! Дышит...
— Эй! Давай играть со мной...
Ёж как будто бы не слышит...

— Я играть с тобой хочу!..
Спрячь скорей свои колючки.
Хочешь в гору покачу?
Снова толку нет от злючки.
— Ишь, ты, гордость как крепка!
Ну, подвинься, милый, ну-ка!
Ёж подвинулся слегка...
— Ай, ай, ай! Царапнул, злюка!..

— Хоть бы спрятаться в овраг.
Все мечты об играх кину...
Отступил, а сзади враг
Так и впился щеткой в спину...
Бедный Бобик хвост поджал,
И душа забралась в пятки...
Целый час потом бежал
Без отдышки, без оглядки...

В сонный, тихий, жаркий день
Дремлет низенький плетень;
В палисаднике пчела
Липы сладкий цвет нашла...
Милый дедушка Барбос
Раза три зевнул до слёз;
Под крылечком в полдень спать —
Холодок и благодать!
У Барбоса внуки есть,
Всех ему не перечесть.
За преклонные года
Чтит вся псиная орда...
Спит свернувшийся волчком
Видит сам себя щенком:
Весел он и кучеряв...
В море мягких сочных трав
Он с товарищем вдвоем
Лихо встретились с котом...
Солнце брызжет, солнце жжёт,
Лай и взвизги у ворот...
Милый дедушка Барбос,
Отдохни от дряхлых слёз;
Под крылечком в полдень спать —
Холодок и благодать!..

(Правдивые истории)

Всё чёрная туча
Пришибла на нивах:
Колосья, цветочки
И пташек игривых:
Вьюночек тоскливо
На небо взглянул:
— Ах! Чем виноваты мы? —
Робко шепнул.

— Ничем! — ему туча
Сквозь слёзы сказала:
— Ведь я одного лишь
Добра вам желала,
Поить вас хотела
Прохладной водой
И птиц, и тебя,
Ненаглядный ты мой;

Но, будто бы на смех,
Холода сила
Все мелкие капельки
В град превратила.

(Выпуск сорок пятый)

Говорит сынку папаша:
— Ты в летах уже, вполне, —
Так пора бы и подумать
Тебе, друг мой, о жене.
— О жене? О чьей? — дядь Паши?
У нас мысли тут ваще… —
Но, не знаю, чью же выбрать,
Посоветуй батя мне...

Еду я по полю. Море волнистое
Нив золотых и лугов зеленеющих,
Яркими красками лета пестреющих;
Небо лазурное, трепетно-чистое;
Огненный шар, нестерпимо сверкающий;
Воздух удушливо-благоухающий;
Даль безпредельная, взору привычная...
Родина-матушка! Эх, горемычная!..

Не позор-ли, люди русские,
Не насмешка-ль неприличная:
Ставить в грамоты российские
Заголовки заграничные?
Будто слова чисто русского
У властей не находилося,
Что поганой иноземщине
Раболепно поклонилися.
Коль и впрямь такого не было,
Не нужна нам — «декларация» ...
А создали-б слово русское,
Вот хотя бы — «отказация».

Чтоб встать на пьедестал,
Есть два пути — прямой и скользкий —
Философ так один сказал...
— Труд клоуна или скандал? —
Так загадал Лох Криворожский;
Нюхнул и, враз агентом стал.

(Выпуск сорок четвёртый)

Двадцать лет они жили, как кошка с собакой,
Двадцать лет расходились в желаньях своих;
— Я хочу! —Наплевать!.. и блистательной дракой
Заключались всегда эти схватки у них.
Только раз в двадцать лет (ошибаюсь, едва-ли?),
Когда ихний домишко однажды горел,
Одного и того-же супруги желали:
От огня убежать раньше каждый хотел.

Бюст роскошный, гибкий стан
И прелестная головка...
Ваше сердце и карман
Берегите, люди! Ловко
Эта гурия Невы
Жертв себе находит всюду:
Для причуд ей нужны вы,
Чтоб бросать вас, как причуду.
Взглянет, словно вас рублём
Одарит она беспечно,
Чтобы тысячи потом
Взять за это с вас, конечно.
Породит не раз она
То привязанность, то злобу, —
Бесконечно влюблена
Лишь в одну свою особу.

Не знает житейских бурь Ян;
По лугу гуляет коза;
Растёт, возле речки бурьян,
И носится в нём стрекоза.

Мужики! Носов не весьте,
Говорю не ложно:
И в холодном самом месте
Нагреть руки можно…

(Выпуск сорок третий)

Все нынче, любят, как Петрарки,
Но на Лаур прошла пора.
Условился я с Дашей в парке
На рандеву сойтись вчера;
Но, всё же не дождался Даши,
В костюм изящный облачась:
Она поела простокваши
И проспала урочный час.

Друг читатель! Коль не глух ты
И готовь мне доверять,
Не ищи напрасно бухты,
Чтобы к берегу пристать.
Будь сангвиник, будь холерик,
В отдаленье лучше стой:
Часто вид меняет Берег:
Он то «плоский», то «крутой».

Вас в детстве слишком нежили,
Как мы, в нужде вы не жили
И при хорошем старосте
В имении до старости,
Забот не зная, прожили,
Но, средств своих не «прожили».

В полудневный зной на Сене
Я искал напрасно сени,
Вспомнив Волгу, где, на сене
Лежа, слушал песню Сени:
— Ах, вы сени мои, сени!..

На пикнике, под тенью ели
Мы пили более, чем ели
И, зная толк в вине и в эле,
Домой вернулись еле-еле.

(Выпуск сорок второй)

Возраст меряют годами,
Ум — хорошими словами,
Доброту — числом друзей,
Капитал — числом рублей,
Рост — количеством вершков,
Честность — злобою врагов.

Приятно высказать, что душу наполняет,
Отрадно проверять страдание и грусть...
Душе, которая как я их понимает,
Божественной, которой я не чужд.
Так точно дождь над знойною землёй
Из мрачной тучи упадает,
И вольно дышит всё весной,
И чудно небо проясняет!

Бродит по свету скука унылая,
Желчью гнетуща, безумно чванлива,
Адская, дикая неимоверно...
Роботов лепит вкруг планомерно;
Носик суёт свой в дела без стесненья,
Хочет планету забрать во владенье...
Преисполнена вечно заботою
Заразить мир и сном, и зевотою.
Самодурства полна и бесстрастия...
Отродясь — ни любви, ни участия,
Не прочтёшь на лице белокаменном,
И сидишь рядышком оболваненном...

Луч солнечный, могуч и светел
Резвясь в окошко, забежал,
Огнями в хрустале цветисто задрожал,
Торшер напольный, в уголке приметил —
Померкнувший, как безмятежный сон.
— Подумаешь! — смеясь воскликнул он: — И эта
Источником считается рассвета?..
Внезапно слышит: — Друг, светило дня!
Попробуй ночью, замени меня.


Возраст меряют годами,
Ум — хорошими словами,
Доброту — числом друзей,
Капитал — числом рублей,
Рост — количеством вершков,
Честность — злобою врагов.

Приятно высказать, что душу наполняет,
Отрадно проверять страдание и грусть...
Душе, которая как я их понимает,
Божественной, которой я не чужд.
Так точно дождь над знойною землёй
Из мрачной тучи упадает,
И вольно дышит всё весной,
И чудно небо проясняет!

Бродит по свету скука унылая,
Желчью гнетуща, безумно чванлива,
Адская, дикая неимоверно...
Роботов лепит вкруг планомерно;
Носик суёт свой в дела без стесненья,
Хочет планету забрать во владенье...
Преисполнена вечно заботою
Заразить мир и сном, и зевотою.
Самодурства полна и бесстрастия...
Отродясь — ни любви, ни участия,
Не прочтёшь на лице белокаменном,
И сидишь рядышком оболваненном...

Луч солнечный, могуч и светел
Резвясь в окошко, забежал,
Огнями в хрустале цветисто задрожал,
Торшер напольный, в уголке приметил —
Померкнувший, как безмятежный сон.
— Подумаешь! — смеясь воскликнул он: — И эта
Источником считается рассвета?..
Внезапно слышит: — Друг, светило дня!
Попробуй ночью, замени меня.

(Правдивые истории)

... Нежданно-негаданно для всех, вдруг к концу августа месяца выдался ясный и тёплый вечер. Полная луна ярко светила с безоблачного неба и отражалась блестящей полосой в большом озере, широко разлившемся среди густого сада.
... Группы вековых вязов и клёнов стояли вокруг него, словно таинственные стражники, и ни одна ветвь на них не колыхалась.
... Чарующая тишина разлилась вокруг; только из глубины тёмных аллей неслись мелодичные и таинственные звуки великолепной музыки, да ещё иногда слышно было, как неожиданно вспорхнет и забьется внезапно проснувшаяся птичка.
... Мы неслись в стремительном вальсе. Я обвил её грациозный стан и, восторженно глядел в её лучезарные глазки, чувствовал на своей щеке её горячее дыхание...
... Мы кружились... Мы летали… Боже, как же было нам обоим хорошо в эту минуту! И мы, не замечая времени…
... — Довольно! — наконец прошептала она мне на ушко… — здесь, в зале, уж слишком жарко!.. Давай-ка выйдем на улицу и немного охладимся!..
... Никем незамеченные, мы осторожно прошли на огромный балкон, сильно желая насладиться немногими минутами уединения...
... Да, это действительно была изумительно чудная ночь. Прохладный воздух освежал наши, раскрасневшиеся от счастья и вальса, лица. Из зала донеслись знакомые звуки «На сопках Манчжурии» …
... Я взглянул на неё.
... Ах, никогда еще она не была так хороша, как сегодня, в этот удивительный вечер!
... Полная луна бросала на неё свои трепетные матовые лучи; они, казалось, целовали её раскрасневшиеся щёчки и золотистым светом лились по роскошным каштановым локонам.
... Её белая нежная ручка покоилась в моей. Легким пожатием отвечала она на мои пламенные взгляды. Её голубые, как небесная лазурь, глаза с доверчивой любовью смотрели на меня.
... Я был счастлив...
... Но, вдруг, личико милой изменилось. Полные, коралловые губки её задрожали; слезинка, точно кристалл, повисла на её длинных, шелковистых ресницах; мускулы вокруг её детского ротика как-то судорожно стянулись; она глубоко вздохнула, вырвала свою руку из горячего пожатия моей…
... Неожиданно, порывисто отвернулась, уткнулась своим ангельским личиком в кружевной носовой платок и.. и.. и.. и.… громко зачихала...

Была пора: главой меж небесами
Кудрявая берёза красовалась.
Зефир играл зелёными листами,
И облако с ветвями целовалось.

Прошли года… Поникнула угрюмо
Состарилась красавица былая…
Стоит одна, терзаясь мрачной думой,
О светлых днях, о ласках вспоминая…

У ног её пастушка молодая…
Волнуют сердце сладостные грёзы, —
Их не смущает будущность седая
И грустный вид покинутой берёзы.

Стрелой умчится миг очарованья,
Не возродит потерянных мгновений…
Пройдут года, и сладкие мечтанья
Заменят дни тяжёлых сожалений…

Звезда блестит на покрывале ночи,
Луна горит в эфирной вышине;
Склонясь главой, к земле потупив очи,
Сижу в тоске, с печалью на душе.
Томится сердце в ожиданье, —
Заноет жалобно и, замолчит.
Исчезнут сокровенные мечтанья!
Что мне грядущее сулит?
Вести борьбу в степи забот и горя?
Иль в новый бой на жизненном пути?
Плыви мой чёлн, с людскою злобой споря,
У тихой пристани — спокойно отдохни!
Селена в небе мрачно потемнела,
И небосклон весь тучами покрыт...
Понятно стало, что понять не смел я,
Без унижений и обид...

Спадает лист. Поля грустны.
И я грустить весь день готов.
Так долго, долго до весны,
И до стрекоз, и до цветов.
Теперь на блекнущем лугу
У говорливых, светлых вод,
С ватагой детской не могу
Устроить шумный хоровод.

Моим друзьям не счесть помех:
То дождь, то ветра злой порыв.
И не звенит беспечный смех,
И опустел большой обрыв.
В обрыве прятались все мы,
Или венки садились плесть.
Ах, близко, близко до зимы!
А до весны и дней не счесть.

Мальчик, захлопни же дверь!
Шепчет ненастье: — приду...
Холодно птичкам теперь
В скучном, не ярком саду.
Голые никнут кусты.
Мошки не стали летать.
Клумбы и грядки пусты,
Пищи нигде не достать.

Полку устроим скорей
Здесь у тебя под окном.
Будем синиц, снегирей
Баловать вкусным зерном.
Будут они прилетать
В гости к тебе и ко мне
И щебетать, щебетать
Нам о далёкой весне.

(Басня)

В богатом доме, в клетке сидя
И видя,
Как на просителя прикрикнул генерал
И вон его прогнал,
Ученый попугай подумал: — добро же!
Придидите ещё: я — вас!..
И что же?
Действительно, когда в известный час
Просители явились к генералу,
Наш попугай, что духу стало,
Надувши грудь, во весь поднявшись рост,
По-генеральски рявкнул:
— Ступайте вон, подать в отставку!
И распустил с довольством хвост,
Успеха важно ожидая:
Чудак воображал, что всех он устрашил
И что просители уйдут, вздыхая,
Но, вышло только то, что всех он насмешил.
Ох! Берегитесь повторять чужое:
Не насмешить бы вдвое!

(Басня)

Голодный шельма-кот
Задумал на просторе,
В соседнем погребке попировать; но вот
В чём горе:
Был погреб на запоре.
Но, Васька наш был от роду смышлён.
И вот, он ловко выгнув шейку,
С большим трудом пролез под дверь в лазейку
И козырем явился в погребке;
Но, так-как был он налегке,
То, лишнего не молвив слова,
Затеял важный пир, начав сперва с мясного.
Наелся Васька всласть,
Но, как с таким расстаться кладом?
Еще кусочек съел, за ним еще два рядом,
И молвил наконец: — Пора и совесть знать!
Теперь домой, чтобы не быть с накладом!
Глядь: а пролезть нельзя ни передом, ни задом!
Мой кот и так,
И сяк —
Напрасно!..
Между тем, проказника хватились,
И Васькины бока порядком поплатились...

(Выпуск сорок первый)

Друг читатель! Коль не глух ты
И готов ныне доверять,
Не ищи напрасно бухты,
Чтобы к Берегу пристать.
Будь сангвиник, будь холерик,
В отдаленье лучше стой:
Часто вид меняет Берег:
Он то «плоский», то «крутой».

И тут Остапа понесло
И, он..., и он — сорвался: —
Без фейерверков и помпезных слов,
Рвал горький в жизни первый плод,
Под звон ночных колоколов,
Порою даже задыхался...,
Но, всё же обрести пытался,
Свой первый в жизни горький плод!

Ты грустно восклицаешь: —та ли я?
В сто сантиметров моя талия...
Действительно, такому стану
Похвал я выражать не стану.

Он ёмким сердцем очень нежен,
В нём поместится целый Нежин.

Парик на лысину надев,
Не уповаю я на дев
И ничего не жду от дам,
Хоть жизнь, подчас, за них отдам.

Ложится умный пёс при слове: куш!
A чуткий адвокат бежит, коль чует куш.

Прошлого счастья неясные блики,
Свет лучезарный далёких очей...
Сердца мятежного, сжатые крики
В сером тумане холодных ночей...

Хочется гневно, упрямо, до боли,
Звенья былого навеки порвать...
Цепи постыдные, рабской неволи
С сердца усталого бережно снять.

Но, заплетается сетка проклятая
Острых извивов, горячих лучей…
Мысль горделивая, чувством не сжатая,
Меркнет пред взором змеиных очей.

Прочь же условности голос томительный,
Лотос блаженства меня обовьёт!
Тайн, недосказанных шорох медлительный,
Вспыхнув в лобзанье, навеки умрёт.

(Правдивые истории)

Вы любить меня хотите,
Но, я многого хочу...
И, как женщина, о многом,
Разумеется, молчу.
То, что будет непременно,
Если вам отдамся я,
Будет так обыкновенно,
Что не радует меня...

Каждый нищий также любит,
Как и Ротшильд, — стало быть,
Это благо не такое,
Чтоб уж очень дорожить...
Вы и молоды, и милы,
И, конечно, не студент,
Понимаете, что в свете
Нет любви без шуб и лент.

Я для вас... ну... как хотите...
Но, за это для других
Я должна блистать по моде
В платьях самых дорогих.
Если вы, мой друг, способны
Эти тонкости понять,
Я — клянусь, нежней голубки
Буду с вами ворковать.

Словно лысина в балете
Светит месяц над рекой,
Речка быстрая при свете
Вьётся чудной полосой.
Пахнет в воздухе цветами,
Средь безмолвной тишины
Луг пестреет полосами,
Как «Киркорова штаны».
На траве сидит козявка,
Безмятежно крепко спит,
Как на галстуке булавка,
Ярко светит и блестит.
Сидя близ реки на ветке,
Филин дико прокричал,
Словно тенор в оперетке —
С чувством, громко «ноту взял»!
Ночь тиха и нет в ней мрака,
Клонит мир ко сну,
Лишь вдали одна собака
Громко лает на луну.

(Правдивые истории)

Начался листопад. Уж сегодня с утра
Видел я из глубин золотого шатра,
Что деревья сплели над моей головой…
В быстром вихре кружась, шумный дождь золотой
Падать стал. Это было сегодня с утра.

Всё светлел и светлел надо мною шатёр,
А у ног настилался узорный ковёр.
Это было безумье! Смеялся весь лес,
Будто затканный светом далёких небес,
Пронизавших лучами сквозистый шатёр.

Я ловил, полный детских несбыточных снов,
Золотистые звёзды кленовых листов…
Завтра встань на заре: спать грешно, спать нельзя;
Ты пойми, листопад, листопад начался
И принёс вереницы младенческих снов.

Не забудь, их ловить на заре, поутру,
По шумящему в лес побежим мы ковру.
Я хочу, чтоб и ты посмотрела со мной
На безумье в лесу и на дождь золотой,
В час жемчужный, в час солнечных грёз поутру.

(Правдивые истории)

Над мною шатёр голубой,
Кругом меня поле без края...
Кивает мне рожь головой.
— Здорово, — кричу ей, — родная!

Глаза голубые цветов
Из ржи на меня смотрят ясно...
День целый бродить я готов:
Так здесь всё светло и прекрасно!

Травою межа заросла,
Душистою дикой рябиной
И вьётся по ржи до села
Раскрашенной ниткою длинной.

Иду, рожь целует меня,
Приветливо солнце смеётся...
И, как колокольчик звеня,
Песнь птички невидимой вьётся.

Жуков и шмелей шумный рой,
Встречая меня на дороге;
Жужжит мне: — постой же, постой!
Цветы обнимают мне ноги.

И я всё иду, всё вперёд...
Пред мной раздвигаются дали...
Легко. Спало время забот,
Забыл про свои я печали.

(Правдивые истории)

— Я так хочу, — ты молвила с улыбкой,
И ясный взор задором засиял…
Пруд засыпал, и над водою зыбкой
Сонм ярких звёзд приветливо мерцал.

— Я не могу! Нет больше сил бороться! —
Шептал тебе я горячо в ответ…
И сад дремал, и слышалась, как льётся
Песнь соловья и шлёт нам свой привет…

— Борись и жди! — опять ты прошептала, —
Не забывай, я этого хочу…
Песнь соловья в глухой тоске рыдала,
Неся упрёк журчащему ключу.

И мы слились вдруг в поцелуе жарком!
И вновь окреп мой беспокойный дух…
Вдруг заиграл брильянт в созвездье ярком,
Сверкнул огнём и тотчас же потух.

Там что ни говори: есть у земного шара
Планетный аттестат и список формуляра,
Что эта, мол, земля вход пущена была,
За номером таким, такого-то числа.

Из древней метрики мы ясно примечаем,
Что изо всех планет наш мир лишь обитаем,
Хотя разрушится когда-нибудь и он;
Небесных же светил несчётный легион.

И солнце, и луна, — фонарики всё это,
Что на казённый счёт дают нам столько света,
Насколько надобно, чтоб на земле у нас
Мог подчинённых зреть начальнический глаз.

Меридианами, полярными кругами
Обшит земной мундир, как будто галунами,
Кокарда изо льда на полюсе видна,
Вулканы же блестят, как будто ордена.

И вот, гордясь своим отменным аттестатом,
Среди других планет наш мир проходит фатом,
С презрением на все созвездия смотря
И тыча в нос луне столбец календаря.

Где всё расписано в порядке и ранжире:
Утратить ли ей срок, иль в полном быть мундире,
И, как вести себя, все звёздные чины —
В день неприсутственный и в день простой должны...