Из рога изобилия

(Крупицы глубокомыслия)

Вчера в глухом бреду
И в диком исступленье
Безумно проклял я
Заветы лучших лет;
Но, ты явилась мне,
Как ангел, в сновиденье,
И в душу мрачную
Внесла и мир, и свет.

Ты кротко, к моему
Склонившись изголовью,
Учила с жизнью
Помириться и прощать...
И я проникнулся о
Опять твоей любовью,
И сладко было мне
Весь мер благословлять.

Как будто в жизни всё,
Чему вчера проклятья
В безумной дерзости
Изрек мой злой язык,
Сегодня принял я
В горячие объятья,
И тихо головой
В раскаянье поник...

Ты, посещай меня,
Мой непорочный гений,
В прозрачном облаке
Воздушных сновидений,
Чтоб мог я хоть во сне
У ног твоих рыдать,
Терпеть страдания
И жизнь, благословлять!

(Устойчивость и благонамеренность)

Помню, в детстве нас немало
Из обширного угла
Эта кукла занимала,
Что улечься не могла:

Чуть положишь — уж качалась,
Стоя бодро на брюшке...
Ванькой-Встанькой называлась
Кукла та у нас в кружке.

Сколько после мы встречали
Ванек-Встанек на веку,
Что ни горе, ни печали
Не вредили их боку.

И загадке той рассудок
Отыскал потом ответ:
Центр их тяжести желудок —
Вот их жизни весь секрет!

(Душещипательный романс)

Я вас любил
С безмолвною кручиной,
Как тень бродил,
Как тень бродил;
Я вас любил
Два года с половиной,
И разлюбил, и разлюбил.

Уж начинал я
Слабнуть понемногу,
Уж нету сил,
Уж нету сил!
Я вас любил, любил,
И слава Богу,
Что разлюбил,
Что разлюбил.

Другой себя-б
С дражайшей половиной
Соединил,
Соединил;
А я любил
Два года с половиной —
И разлюбил,
И разлюбил.

А я любил
Два года с половиной —
И разлюбил,
И-и. ра-а-а-азлю-юби-ил...

(Фантазия)

Тысячи промчались над планетой лет...
Сильно изменился наш подлунный свет!
Множество открыто истинных чудес,
И достиг зенита общества прогресс.
Знают с детства внуки, мудрые слова:
Правильность учений — торжество ума.
Славный век основан братьями земли —
Воздух завоёван; мчаться корабли...

В голубом эфире, красоты полны...
Все народы — дружны, в мире нет войны!
Праведна культура, мирной жизни фон,
И литература, нравы, телефон...
В сотни раз полезней стал научный бред...
Больше нет болезней, эпидемий нет.
Новый Царь Природы возродил весь мир...
Позабыт навеки денежный кумир.

Марс преобразился, в нём Бог — человек...
Но не поменялся лишь один предмет!
Видимо не властно времечко над ним,
Как и прежде, всеми крепко он любим.
Радостные люди льнут со всех сторон;
Трепетные души согревает он!..
Сердцу драгоценен, смыслом не иссяк:
Знаменитый Руси триколора флаг!

(В круговерти бесхитростных дней)

Золотистым заревом заката
Даль небес расцвечена богато.
День угас... Давно замолкли в сёлах
Звуки песен шумных и весёлых,
Всё вкруг нас спит крепко, непробудно...
Милый друг, садись скорей на судно!

Скоротечна ночь на севере, Лизета!
Вон полоска алая рассвета
Заблистала ярко на востоке...
И бегут шумнее с гор потоки,
Хоры птиц запели в рощах чудно...
Милый друг, садись скорей на судно!

Мы спешим! Ты чувствуешь ли, Лиза,
Дуновенье ласкового бриза?
Нам пора! Проснутся люди вскоре,
Мы должны, немедля, выйти в море,
Ждать на рейде дольше безрассудно...
Нежный друг, спеши скорей на судно!

Примечание:
Баркарола – это лодка, качающаяся на волнах и это песня гондольеров (лодочников) в Венеции, а также инструментальное или вокальное произведение лирического характера в стиле такой песни.

(Стихи из карманов времени)

Зачем-то нужен стал недавно Сатане
Материал-броня; должно быть, для построек,
Чтоб, в крепости своей несокрушим вполне,
С отменной твёрдостью он прочен был и стоек.
Сошлись все чёртовы подрядчики прям в ад;
Назначен конкурс был на премию большую.
Тут был литой чугун и кованный булат,
Гранит, имеющий известность мировую,
Как доблестный оплот темниц и крепостей,
Железо, что идёт на цепи и оковы,
И самый адамант, по крепости своей
Превосходящий всё. Но, строги и суровы,
Эксперты адские громящим молотком
Все били вдребезги и всё забраковали.
Лишь экспонент один там со своим лотком
Материал создал, что крепче всякой стали,
Несокрушимее гранита, чугуна:
То медь от медных лбов и тупость головная...
Их молотом не мог разбить и Сатана,
И премия была дана за них большая...

Близнецы-сестрицы — Варя и Адель
Захворали обе и слегли в постель.
Был мигрень у Вари, — это ведь не шутка,
À Адель страдала болями желудка.
О здоровье дочек мама трепеща,
К ним без замедленья позвала врача.
Подучивши с дочек по бумажке красной,
Врач нашёл, что в каждой есть недуг опасный,
Но что «есть надежда», — он лечить не прочь,
Силою науки может им помочь.
Прописал он дочкам разную диету:
Варе меньше кушать — в день одну котлету,
А Адель, напротив, много есть должна.
Разные микстуры дал; но, вот-те на,
Пред судьбою, смертный, жалок и нелеп ты..
Вдруг перемешали невзначай рецепты
Обе пациентки: бедная Адель,
Хоть и с аппетитом пребольшим досель,
Ничего не ела... Варя ж уплетала
Три тарелки супу и цыплят не мало...
Так же и микстуры выпили оне,
Каждая — чужую и, затем, вполне
Обе, вот так чудо, вмиг поздоровели...
За спасенье хворых Вари и Адели
Врач-целитель щедро взыскан был судьбой
Заработав славу, — вышел в свет большой...

У горного ручья, у самого обрыва,
Из трещины в камнях большая ель росла
И было все вокруг могуче и красиво
И быстро в том ручье вода в горах текла.

И тот ручей шептал: — Я нёсся чрез селенье
И видел ёлку там всю в золоте, в огнях,
На ней была звезда, висели украшенья
И бусы красовались на её ветвях.

Вокруг неё толпой резвились ребятишки,
Жужжали радостно, как пчёлки на цветах,
Водили хоровод, играли в кошки-мышки
И спать ушли потом с улыбкой на устах.

И так от этих слов досадно стало ели
Так горько, что в глуши она всю жизнь росла,
А лучшие года её уж пролетели,
И счастья никому она не принесла.

Всё пролетело безвозвратно,
Всё пронеслось туманным сном,
Что перечувствовано сердцем
И передумано умом!

Как время надписи стирает
Нещадно с камней гробовых,
Слепые бури зол жестоких
Разбили счастье прежних дней.

А в настоящем нет отрады,
Оно печально и тёмно!
— Увы, не всем нам в этом мире
Без срока счастье суждено!

(Философские заморочки)

Сердито пенится волна,
Угрюмо лес шумит и стонет,
В ущербе бледная луна
Средь туч волнистых в небе тонет.
Фиалки в горе и слезах,
Печали полон дол туманный;
Шумя деревьями в лесах,
Разносит ветер слух нежданный:

— Луна в отставку подает...
А почему? — Обидно стало,
Что ей за службу мал почёт,
Ну, да и жалованья мало...
Что, мол, в годичный срок луна
С землей вкруг солнца путь свершает,
А сверх того, ещё она
Раз в месяц землю облетает.

Таких командировок в год
Двенадцать ровно... Где ж награда?
Где подобающий почёт
И прибавление оклада?
Земля, хотя за меньший труд,
Награждена, за то, сторицей:
Князья, владыки, графы тут...
Прогресс... столица за столицей...

(Правдивые истории)

Пропитан воздух весь цветами,
Как будто разлиты духи;
И шепчет ночь страстей устами,
Как шепчут в уши нам грехи.
Как лампы свет под абажуром
Луна ласкает мне мой взор;
Листва, как занавес с ажуром;
Трава, как будто бы ковер.
Деревьев шелест в дуновенье —
То ставши тише, то сильней, —
Мне говорит в воображенье
О юбке шелковой твоей.
А тень от той густой берёзы
Лелеет чувства наших душ
И навевает тайну грёзы,
Как твой, портьеры тёмный плюш.
И шелк тот неба голубого,
Что разостлался надо мной —
Он видом на покров алькова
Походит в тишине ночной.

Примечание:
Поэзия будуарного поэта* — Будуарной поэзией называют творчество одного из поэтов Серебряного века — Игоря Северянина.

На дне морском, во мгле зелёной,
Блуждают сонмы рыб немых,
И стебли трав колышут сонно,
Ныряя в чёрный сумрак их.
Зарывшись в ил, морские чуда
Лежат, мечтая и дремля,
И вверх, сквозь сон, глядят оттуда,
Клешней иль усом шевеля...

На дне морском — кораллов гнёзда
Багряным пурпуром горят,
Ползут студенистые звёзды,
Жемчужины в ракушках спят.
Там жизнь тиха, как сон — чудесна,
Никто не знает в шумной мгле
Ни о прозрачности небесной,
Ни о луне, ни о земле.

И солнца свет не озаряет
Зелено-сумрачных глубин,
И бури шум не достигает
Подводных дремлющих долин...
Лишь с высоты, навек прощаясь
С сияньем солнечных лучей,
Несутся вниз, ко дну, качаясь,
Пловцы разбитых кораблей.

Тела их травы обвивают,
По лицам змейки струй скользят,
И долго чуд морских пугает
Их мёртвых глаз стеклянный взгляд...

Вот оно, поле, цветами душистое,
Дышит приветом родным!
Мощно раскинулось небо лучистое
С кроткой улыбкой над ним!..

Тянется к солнцу фиалка лиловая,
Там колокольчик звенит;
Вижу, — смеётся гвоздика махровая
И с васильком говорит...

Ветром колышется рожь золотистая,
Радует взор мужика;
Шумно за нею бежит серебристая,
Лентою вьётся река.

Только у берега ива печальная
Скромно сироткой стоит, —
Разве порою пичужка случайная
Низко над ней пролетит!

Время счастливое, время далёкое,
Кто тебя, время, унес?
В нас ты оставило чувство глубокое
Памяти светлой и грёз!..

Хоть светлой радости
Душа не обретала
Еще на утре бытия;
Но, как-то много ты
От жизни ожидала,
В ней что-то чудное
Таилось для меня.

Всегда желая чувств
И сильных впечатлений,
Как много ты ждала
Душевных наслаждений!
Таясь в самой себе
И внешний мир забыв,
И сердцем предана
Мечтательности вредной...

Вновь стоил жарких слёз
Один мечты порыв,
Звук гармонический,
Иль чувства призрак бледный.
Но, годы протекли,
И жизнь своей тщетой,
В печальной наготе,
Явилась пред тобой.

Тихой вечерней порою,
В бледном сиянье свечей,
Чуткое сердце открою
Книге любимой моей.

Ласковый шелест страницы...
Пламенных слов красота...
Словно на крыльях жар-птицы
К небу несётся мечта!

Светлая книга, звучи мне
Песней великой любви,
В мощном сверкающем гимне
Душу на подвиг зови!

К правде свободной и ясной
Путь мне желанный открой,
В час непогоды ненастной
Вспыхни во мраке звездой!

Слов огневых не забуду:
Вечен их благостный свет.
Книга любимая! — буду
В жизни хранить твой завет.

Мы живём среди полей
И лесов дремучих.
Но, счастливей веселей
Всех вельмож могучих.
Наши деды и отцы
Нам примером служат
Все цыгане, молодцы,
Ни о чём ни тужат.

Мы на горе не глядим,
Все с весельем сносим,
Хоть по суткам не едим,
Но не жнём, не косим.
Вместе с солнцем не встаём
Для дневной работы, —
Лишь проснемся и — поём:
Нет у нас заботы!

У цыган весь круглый год
Праздник новоселье;
Им покров небесный свод;
А земля постель им.
Зимний холод не беда, —
Вкруг огня засели;
И не страшны нам тогда
Вьюги и метели.

Часть вторая:

Когда тебя почтут высокими чинами,
Ты в гордости своей людей не унижай:
Нам всё дарит наш Бог, всегда он вместе с нами.
Коль счастлив хочет быть, ты Богу подражай:
Будь кроток, милосерд, являйся терпеливым;
Несчастным другом будь, но другом справедливым
Художества люби, науки почитай,
Ко всем будь милостив и бедного питай.

Не кройся свои чертоги позлащены
Дабы сокровищем себя увеселять!
Сокровища сии у бедных похищены,
И должен с ними ты именье разделять:
Ты страж имения, когда его жалеешь;
Жатвы не соберёшь, хотя обильно сеешь,

Сокровище твое исчезнет, будто прах...
Когда не помнишь ты о бедных сиротах;
Отверзи дверь твою несчастным и убогим
И не являйся ты ко их прошенью строгим,
Сокровища свои с весельем подари,
Зато, что ты даришь, Творца благодари...

Богатый щедростью своей не величайся:
Имение деля быть скромным научайся.
Просящих у твоих дверей не презирай,
И что отдашь ты им, их тем не укоряй,
Не славь другим твое убогим подаянье,
То помни, что твое временно состоянье.

Часть первая:

Не думай, человек, что век твой в мире скучен,
Тебе к веселостям лежит свободный путь;
Коль хочешь на земле ты быть благополучен.
Будь честен, справедлив, покорным миру будь.
И помни, что его священные законы
Полезнее для нас богатства и короны.

С речами завсегда ты сердце соглашай,
И тем Создателя и ближних утешай.
Когда душа твоя за правдою стремится,
Как солнце разум твой и сердце просветится;
Увидишь в мире сём спокойство, тишину;
Успех во всех делах, и радость лишь одну.

Как солнце в высоту с величеством восходит,
Премудрость Божию душевно восхвали:
Во удивленье нас и день и ночь приводить:
Молитвы посылай природе от земли.
Молитва, человек: с Творцом тебя спрягает,
К нему границ тебе нигде не полагает.

Коль хочешь завсегда держать в узде пороки,
Благоразумием ты страсти укрощай.
Беги от слабости, и мысли взяв высоки,
Приятной роскошью себя не заражай,
Не будь стяжателем, коварен, горд и злобен:
И будешь Ангелам, о смертный: ты подобен.

Во всех странах одно и тоже,
Уж кто и что ни говори,
А люди многие похожи
На дождевые пузыри.
Глядишь, подчас с недоуменьем
Как человек растёт, растёт,
Все говорят о нём с почтеньем —
И вдруг почтенный пропадёт.
Простое давленье
Случится порой,
И лопнет в мгновенье
Пузырь дождевой.

Ведь уж давно и всем известно,
Что в мире счастье дуракам,
Вести дела умно и честно
Дано не этим господам.
Они родятся для карьеры,
Карьера только в их умах,
И веря в счастье без меры
Они летят на всех парах.
И вдруг приключенье
Случится порой,
И лопнет в мгновенье
Пузырь дождевой.

Глядишь, иной в полете быстром
В себе и гения сознал,
И мыслит сделаться министром,
Уж велемудрый генерал!
В приёмах важных и надменных
Громит он доблестью своей,
И, уж, конечно, подчинённых
Не признает и за людей!
Но вдруг дуновенье
Пойдёт стороной,
И лопнет в мгновенье
Пузырь дождевой.

Примечание: Дождевые пузыри* — это шарообразные грибы-дождевики.

Не дивно ли? В лазури не успел
Погаснуть свет одной зари, — с Востока
Уже другая занялась до срока
И в небесах всё ширит свой предел...

Здесь — сонный лес, одетый белой мглой,
С вершин, с боков чуть тронут позолотой...
Там — заалел клок тучки кочевой,
Над озером скользящий с неохотой...

А там... а там ещё погружены
И даль, и луг в недвижные туманы...
И властвуют над робким сердцем сны,
Как над умом безумство и обманы.

О, белая, серебряная ночь!
Ты коротка, как молодость, как счастье!
Волшебных чар твоих не превозмочь,
Как не сломить порывов сладострастья!

Остановив движенье суеты,
Дала ты тишь, но не дала покоя!
В тебе с земным слилось вдруг неземное,
Как с небом даль, с деревьями кусты...

Видение — ты скроешься виденьем!
Твой белый мрак растает, как мечта!
И пред душой, охваченной смятеньем,
Предстанут жизнь, простор и красота!

Часть третья:

На закате
Смотришь ты с печалью тайной,
Как ложится за горами
Солнце, в блеске лучезарном
Разливаясь вдаль лучами....
Не жалей, что сумрак ночи
Скоро солнце затуманит,
Что легло, мой друг, сегодня —
Непременно завтра встанет!

Часть четвёртая:

Ветер воет, ветер свищет...
Бьёт осенний дождик в стёкла
Отчего ж, моя подружка,
Ты как зимний цвет поблёкла?
Правда создано всё это
Удивительно как дико:
Раз в году бывает лето,
В лето раз цветёт клубника!

Часть пятая:

Не клянись быть верной вечно
В чувстве добром, благосклонном,
А не то с тобой, конечно,
Поступлю я по законам.
Коль обманешь, — пламенея
Местью злой за тьму страданий,
Уличу тебя в суде я
В даче ложных показаний...

Часть шестая:

На Леду, девушка слегка,
В своей любви тем походила,
Что Леда Лебедя любила,
Она ж любила Индюка.

Часть первая:

Ночь. Луна. Туман поднялся
От соседнего болота —
Слышна в кваканье лягушек
Сладострастнейшая нота.
Мы идём с тобой из рощи,
Их внимая отголоски;
У меня развязан галстук,
Ты в растрёпанной прическе.
Говоришь мне: — Что за холод!
Ночи лета пролетели;
Завтра я надену юбку
Непременно из фланели.
Отвечаю я с гримасой,
На луну в тоске глазея:
— Для чего-же из фланели?
Нынче в моде бумазея!..

Часть вторая:

Любимая! Если ты просишь
Сокровищ взамен твоей страсти,
Клянусь тебе, я не имею
Ни денег, ни славы, ни власти.
Обманчива лживая слава,
Непрочно земное богатство,
Я власть ненавижу — поборник
Свободы, равенства и братства!
Иными плачу я дарами:
Под звуки моих песнопений
Душой ты умчишься далёко
В объятиях грёз и видений —
В тот край, где свободой всё дышит,
Где к женам мужья не ревнивы,
Где дамам даны кринолины
И прочие прерогативы!

Астры — последняя взора услада —
Белые, желтые, красные, синие,
Пышно цветут средь немого уныния
На цветниках опустевшего сада.

Там, наклонясь в полусне, в полудрёме,
Мнится, тоскуют они, бездыха́нные,
В осени дни промозгло непогодно-туманные,
Всеми забыты и брошены всеми.

Некому к ним подойти с утешеньем,
Бросить сочувствие, в горести нужное,
Чтобы исчезло их чувство недужное
С трепетным страхом, с тревожным смятеньем!..

Жизнь их печальна, судьба их сурова!
Без упованья, на счастье, рожденные,
Знают они, что лучи отдалённые
Холодом веют, как мёртвое слово!

Знают, что нет и не будет им ласки!
Страсть не охватит их зноем и трепетом!
И не упиться им сладостным лепетом
Сказки любви, обаятельной сказки!

Свинцовые тучи
Покрыли Восток,
Навозные кучи
Смыл быстрый поток.
Норд-Вест завывает
Сильней и сильней,
Тайфун всё крепчает,
И дождь всё крупней.
Весь берег картинно
Туманом одет,
На рейде пустынно, —
Эскадры уж нет.
Ушли «броненосцы»
На Крайний Восток,
Мужья-рогоносцы
Вновь славят свой рок.

В тихой роще влюблённый
Поёт соловей,
Пенье чудное страсти полно,
И разносятся трели
Звончей и звончей,
Чрез открытое льются окно.

Слышит юноша страстную
Песнь соловья,
Размечтался о милой своей;
— Скоро-ль, скороли, дева,
Дождусь я тебя,
Назову я женою моей!

А на юношу птица
Другая глядит,
Соловья и поэзии враг, —
Злобно клетку долбит
Попугай, и кричит:
— Дурак!.. Дурак!.. Дурак!..

К ногам твоим розы
Я бросил душистые;
Внушали мне грезы
Ресницы пушистые;
И щечки, алея,
Манили к лобзанию:
Густая аллея
Призвала к признанию.

Но, ты не вдыхала
Их духа прекрасного,
Почти не слыхала
Признания страстного,
Лишь дрогнули плечи
От робкого трепета:
На все мои речи —
Ни звука, ни лепета!

... Промчались три года
Томительной длинности,
Сгубили невзгоды
Цветочки невинности.
Любовь ты дарила
Теперь без стеснения:
В конец изменила
Ты прежние мнения.

Ты сделалась дама,
Как молвится, «дошлая»;
И стала реклама
Мила тебе пошлая.
Воскресли, вдруг, грёзы...
Ресницы пушистые...
Поднёс тебе розы
Я снова душистые.

Но, ты снова тоже:
Почти не заметила...
— Мне платят дороже,
Лишь только ответила.

(Правдивые истории)

Идешь ты, а ветер стремится
Сорвать тебе шляпку с волос,
Но ветру придётся смириться —
К борьбе он с тобой не дорос.
Пускай он, как бешеный дует,
Всё кверху вздымая вокруг:
Тебя он отнюдь не надует.
Сама ты надуешь, мой друг.

Он юбку поднимет немножко,
Но ты ведь поднимешь сама,
Чтоб всем посмотреть дать, как ножка
Твоя и кругла, и пряма.
Свистит озлобленно он в ушки
И режет порывами глаз…
Но... «свиснет» и длань нашей душки
Любого с азартом подчас.

То облаком пыль поднимает...
Но в чём тут для девы гроза?
Она и сама ведь пускает
Такою же пылью в глаза.
За пазуху ветер проникнет,
Раздувши ей полы пальто,
Но... наша красотка не пикнет:
Ах, кто-то там не был-то, кто?

Сама она ветру подобна
И ветер не так даже рьян;
Она еще боле удобно,
Чем ветер, залезет... в карман.
И ветер, могучие руки
Чьи гнут хоть деревья к траве,
Её не толкнул б он на штуки,
Как тот, что у ней в голове.

Не холодна стоит зима,
Морозов сильных нет
И бедняков различных тьма
Поменьше видит бед.

Такую зиму наш, народ,
В тиши своих полей,
Зимой «сиротскою» зовёт
С давно прошедших дней.

Зима такая не грозна,
Но, в Питере у нас
Вдвойне «Сиротскою» она
Является подчас...

От невесёлых дум поник
Корыстной головой
И смотрит жадный дровяник*
«Казанской сиротой» ...

Примечание: дровяник* — это торговец дровами, а также сарай для дров при жилом доме...

(Идиллия)

... Чистый и гладковыбритый, сияющий тайный советник Месяц важно выплыл и стал заигрывать своими лучами с дочерью бедных, но благородных родителей, с водяною Лилиею, которая стыдливо опустила свое бледное личико.
... — Мадмуазель, — начал Месяц, склоня на сторону голову, — вы так прелестны... Вам не в этом болоте место, вы должны сиять...
... Лилия нежно взглянула вверх…
— Ах, прелестная Лилия! Полюби меня — и будешь ты царицей мира, подругой верною моей! — продолжил Месяц.
... Лилия колыхнулась и отвечала:
— Если вы насчет законного брака, то я — согласна.
... Месяц засиял еще радостнее, рассыпался тысячами искр по воде и начал лобзать, в ночной тиши, прелестную Лилию.
... И они (чур нас, чур!) поженились!
... Медовый месяц их продолжался пока было новолуние. А потом, явился
какой-то франт, Лилия влюбилась в него и отдалась ему. Он сорвал и увез её.
... Вот после этого события и стали у Месяца расти рога.

Как старики из богаделен,
И вкривь, и вкось — куда ни глянь —
Торчат домишки. Сверху зелень,
А в окнах — клетки и герань.
Совет, райком, плакаты, книжки,
Полиция, дощатый ларь, —
А жизнь в станичном городишке
Как будто таже, что и встарь.

Кричит петух, судачат утки,
Озорничает мелкота, —
Вон, — за хвост ловит ради шутки
Мальчонка жирного кота.
Резвятся бурые коровы,
Весь городок — в одной семье, —
Всегда посплетничать готовы,
Сидят соседи на скамье.

Загнув шикарно край панамы
И завязав по моде бант,
Смущает сердце сочной дамы
Завхоз Фитюлькин — местный франт.
Известно ли дебелой Кате,
Почуявшей любовный зуд,
О том, что дело о растрате
О нём направлено в облсуд?..

Девица с лентою в косичке,
С ней Васька Прыщ, попавший в ВУЗ.
Вот — бывший пред трясётся в бричке,
Егор Васильич, бывший «туз».
Да, жизнь ведётся в новом плане.
Но, если глубже заглянуть, —
Исчезли прежние названья,
Но прежняя осталось суть.

(Волжская юмореска)

Солнце закатилось в благоуханной тьме
Закончив, по путеводителю, часы заката…
Дремлет, склонясь у перил, на корме
Бухгалтер «Текстиль-Синдиката».

Выбрав столик себе по нутру,
Подставив природе «обильное мясо»,
Блондинка, чавкая, пожирает икру
На палубе первого класса.

А на носу, окружённый ворохом книг,
Профессор математики потирает руки:
Гоняется за формулой хитрый старик,
Не в силах вырваться из лап науки.

В ушах двух младых леди не смолкает стук
Брошенных в Москве ундервудов,
А рядом стерегут их две пары брюк
Со вздохами влюблённых верблюдов.

У девок в глазищах — неподдельный испуг:
— А вдруг опоздаем и не вернёмся к сроку.
Караулит профессора зловещий недуг,
А профессор иксы выводит в строку.

Желая припомнить лицевые счета,
Текстильный бухгалтер забыл воду и сушу —
В пятнадцатиразрядную канцелярскую душу —
Безнадёжно стучалась берегов красота.

Люди, вырванные из кабинетов контор,
Копошились в человечьем, не дивились природному диву,
И напрасно Стенькой воспетый простор
Костил их и в хвост, и в гриву…

Под хрип, под всхлип, под стон и скрежет,
Под вой сиятельных держав,
Китай стальные путы режет,
Московский проявляя нрав.
Вопят банкиры всех столиц,
Всех фрачных, мрачных «заграниц» …

Москва! Ты слышишь хор истерик,
Проклятье, бешенство, хулу?
От всех Европ, от всех Америк
Сидит в Пекине по послу…
Но, за Китайскою Стеной,
Китай рождается иной.

Как не рыдать о богдыхане,
О жирном лакомом куске?
Когда у США лишь шиш в кармане,
Гниют в болоте и обмане,
В разврате, в газовой войне… —
А вот Китай — на вы-со-те!..

Как сегодня — проснулся
Вчера я от сна:
Также солнце резвясь всё играло.
И, точь-в-точь,
Как сегодня, шалунья весна
Мне мучительно кровь волновала.

Приодевшись наскоро,
Я в лес побежал
И бродил я в лесу до обеда...
Того гнёта, что ночью
Мне сердце сжимал,
Вчера не было даже и следа...

(Сонет)

Едва я к ней вошёл, и говорить мы рады...
Уже звонок звенит, уже доклад готов, —
Вбегает гость: поклон, сто тысяч Фраз и слов...
Едва за двери он, уж новые доклады...

Ах! Ямы волчьи здесь я вырыл бы с досады
Иль ставил западни на этих болтунов;
А если и тогда не спасся бы, — готов
От них я убежать за Стиксовы преграды...

Несносный... надоел!.. Считаю каждый миг,
Как перед казнью преступник, осужденный...
Он мелит глупый вздор о вечерах пустых!..

Но вот берётся он за шляпу... Утомлённый,
Теперь я отдохну от глупостей твоих!..
О... Боже! Снова сел... сидит, как пригвождённый!

(Сонет)

Ты хочешь гостем быть приятным? Вот совет:
Не говори о том, что каждому известно —
Там будет нынче бал, а там обед чудесный,
Разбои в Греции, хлеб дёшев, скучен свет...

Когда найдешь двоих, вошедши в кабинет,
Смотри, встречают-ли тебя улыбкой лестной,
Почтительно-ль сидят, иль парою прелестной,
На месте-ль все... убор в порядке или нет?..

И если госпожа смеётся без желанья...
И если гость её как-бы чего-то ждёт:
Улыбка на устах, в душе негодованье,

То смотрит на часы, то их в карман кладёт...
Тогда беги от них, сказав им: — До свиданья!
И знаешь-ли, когда прийти к ним? — Через год.

(Сонет)

Как вечность тянется мучительная ночь
С бессонницей, с тоской, с каким-то замираньем,
С какой-то думою, не отходящей прочь,
С какими-то огненным души воспоминаньем.

И всё, что вижу я: мой тополь под окном,
Облитый месяца дрожащим серебром,
Мерцание в окне лучей звезды полночной —
Всё будто полно чар в полуночной тиши.

Всё будто шлёт привет знакомой мне души,
Всё будто образ мне её чертит заочный;
И, чудный образ тот не отлетает прочь,

Сливается с звездой и месяца сияньем,
И улыбаясь мне, томит меня всю ночь
Каким-то огненным души воспоминаньем.

(На огромном ипподроме)

Люблю твой гордый вид, наездник молодой,
Когда на бешеном коне, перед толпой,
Чуть опираясь, встав на лёгких стременах,
Ты резво носишься в затейливых кругах; —
Как — слыша всадника лихого — конь лихой
И рвётся, и кипит, и пышет под тобой;
То унесётся вдруг, то быстро наскоку
Вдруг остановится, послушный ездоку,
И, гордый ношею, каменья мостовой
Дробит копытами, и пляшет под тобой...
И взоры томные красавиц городских
Тогда летят к тебе... И каждая из них
Твердит с улыбкою подруге молодой:
Как он картинен, смел... как он хорош собой!

Тебя, дитя, теперь люблю я,
Я рву в букет тебе цветы,
И от любви к тебе грущу я
И плачу: ведь меня не любишь ты.

Но, полюби меня, малютка,
Прими любви моей цветы,
И загрустить ты не на шутку,
Заплачешь, милая, и ты.

Власть, богатство, сила в свете
Так обманчивы порой:
Мы прельщаемся, как дети,
Их блестящей мишурой,
Но и блеск, и позолота
Часто красят пошляка,
Наглеца и идиота,
Чья душа мелка, низка...
Люди в роде книг бывают
В переплете золотом,
Переплеты же скрывают
Иногда глупейший том.
А зато под силой гнёта
Блеск духовной красоты
Иногда — без переплета,
И разорваны листы...

Опал весь лист, краса дубровы,
Деревья голы, даль сквозит,
Поблёк, зачах ковер дерновый,
И слышен ветра вой суровый...
Какой печальный, тощий вид!
Да, точно вид моей супруги,
Как платье сбросив, сняв «панье*»,
Стащив шиньон, корсет упругий,
И напевая мужу фуги,
Она стоит в дезабилье...

Примечание:
Панье* — это каркас из ивовых или стальных прутьев или из пластин китового уса для придания пышности женской юбке.

(Из песен без музыки)

Смерть за смерть изрекает правдивый закон.
Ты близка... всё так тихо вкруг нас...
Я целую тебя. — Чем же буду казнён?
Отвечай, но немедля, сейчас.

Пусть я знаю, что рано иль поздно придёт
Этот миг, для меня роковой;
Осужденный томительно дня того ждёт,
Когда должен проститься с землей.

Верю я, что очам отлетевшей души
Новый мир свой откроет предел:
Что он светел, отраден... Что ж, с казнью спеши,
Своей гибели сам я хотел.

Столько ласки услышал я в речи твоей,
Что не мог на твой зов не прийти.
Беспощадно мне шею руками обвей,
Их узлом роковым заплети.

Знаю я, что сейчас замереть не дадут,
А свалюсь, не добит... и не жив,
Но теперь о страданьях ли думать мне тут,
Когда слышу я страсти призыв;

Когда очи, уста... да и вся ты горишь,
И нежна, и пуглива, как лань.
Я не раню тебя... Что же медлишь, томишь,
Отдадим же мы юности дань.

Пусть страданьям, тоске я за то обречён,
Что ж? Уж поздно: — меня не спасти.
Если смертью за смерть отмщает закон —
Поцелуй поцелуем отмсти.

Цветочек есть... Белее снега
Бывает утром он на вид.
Настанет полдень — жар и нега
В нём изменяют колорит:

Он станет розовым; краснеет,
Лишь солнце спрячется за лес,
Лишь птички смолкнут, лишь темнеет,
И ночь спускается с небес.

В цветке оттенки свет меняет,
Ну, а во мне?.. Во мне — любовь:
С утра кровь в венах застывает,
А к ночи хлынет в сердце вновь.

Примечание:

Alebomoschus* — цветок тропический, на русском языке не имеет названия.

Часть третья:

… Лучше жить всегда смиренно,
Удаляясь от страстей,
Ибо страсть, обыкновенно
В маске друга — лиходей.
Часть первая:
Вот за быстрой ланью милой
Смело мчится ловелас
И, догнав, пленяет силой,
Увлекая для проказ;
Но, олень из чащи топкой
Злобно мчится на врага,
Ловелас с гримасой робкой
Мигом поднят на рога...
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

Вот красавицею ловкой
Ранен в сердце старый лев
И, опутанный веревкой,
Уведен в семейный хлев;
Но становится здоровым
Старый лев, и сердце ей
Растерзав, с ужасным рёвом
Убегает в глубь степей.
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

Вот за львицей кровожадной
Мчится пламенный старик
И поёт мотив каскадный,
Поправляя свой парик;
Но побыв у львицы в лапках,
Он плетётся еле жив
И, ободранный и в тряпках,
Тянет жалобный мотив...
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

… Настоящая охота начинается в конце августа или в начале сентября.
(Журнал «Охота»)

Часть вторая:

Вот вдова арканом живо
Ловит смирного осла...
И за ним следит ревниво,
Не сходя на час с седла;
Но, утратив всё терпенье,
Он становится сердит,
И вдова в одно мгновенье
Узнаёт удар копыт...
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

Вот за жирной кабанихой
Ходит толстый «гастроном»
И в кустах походкой тихой
Пробирается с трудом;
Но ввалившись в логовище
И клыков увидев ряд,
Сам он делается пищей
Стада разных кабанят.
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

Вот за дикой рысью гибкой
Бродит франтик городской
И словив её, с улыбкой,
Гладит нежною рукой;
Но, кидаясь, кошка злая
Вдруг вцепляется в него,
И ревёт он, проклиная
Час рожденья своего...
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

… Лучше жить всегда смиренно,
Удаляясь от страстей,
Ибо страсть, обыкновенно
В маске друга — лиходей.

Часть первая:

Вот за быстрой ланью милой
Смело мчится ловелас
И, догнав, пленяет силой,
Увлекая для проказ;
Но, олень из чащи топкой
Злобно мчится на врага,
Ловелас с гримасой робкой
Мигом поднят на рога...
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

Вот красавицею ловкой
Ранен в сердце старый лев
И, опутанный веревкой,
Уведен в семейный хлев;
Но становится здоровым
Старый лев, и сердце ей
Растерзав, с ужасным рёвом
Убегает в глубь степей.
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

Вот за львицей кровожадной
Мчится пламенный старик
И поёт мотив каскадный,
Поправляя свой парик;
Но побыв у львицы в лапках,
Он плетётся еле жив
И, ободранный и в тряпках,
Тянет жалобный мотив...
А к охоте страсть везде
Нас влечёт к лихой беде.

(Мысли-мыслишки)

Над спящим городом
Капризные зарницы
Чертят безмолвно свой
Причудливый узор.
И снова я раскрыл
Заветные страницы,
И вновь по ним скользит
Тоскующий мой взор

Охвачен трепетом,
Любовью и страданьем,
Я смысл в словах ловлю
Измученной душой.
Их каждый лёгкий звук
Дрожит воспоминаньем,
Полны они
Прошедшим и тобой…

Кругом так тихо,
Что я слышу, как украдкой
Играет шторой
И страницей шелестит,
Ворвавшись, — ветер…
И таинственно, и сладко,
— Ты не один… —
Ласкаясь, говорит…

И верю я, ты здесь…
Ловлю твоё дыханье…
Как чудно быть вдвоём
В полночной тишине…
Не спит лишь в вышине
Зарницы трепетанье,
Да тёплый ветерок
Лицо целует мне…

Дождик был. На аллее не высохла лужица.
Целый вечер сижу на балконе открытом.
Этот лист, что уныло над лужицей кружится,
Мне напомнил о чём-то, давно пережитом.

Может быть, это — детство: немного туманное,
Но такое красивое, свежее, чистое, —
Точно утро над озером нежно-румяное,
Или — солнце за тучкою мягко-лучистое?

Или — юность мою — неприглядную, серую,
Когда с грудью, открытою ветрам жестоким,
Я стремился вперед — то с тоскою, то с верою —
Выбираясь на жизненный путь одиноким?

Или, может быть, молодость. Радости жгучие,
Золотые надежды, святые стремления,
Распылившие в прах мои мысли кипучие,
Погрузившие душу в пучину сомнения?..

Не уйти-ли?.. Опять мне немного недужится, —
Целый вечер провёл на балконе открытом.
Этот лист, что печально над лужицей кружится,
Мне напомнил о чём-то, давно пережитом.

Приди, мой друг, взгляни,
Как звёздочки горят;
Их тихий, нежный свет,
Их лёгкое мерцанье,
Их ясные лучи,
Как светоч упованья,
Вливаясь в душу нам,
О Мире говорят.

И мы в надзвёздный мир
Умчимся, дорогая,
На крыльях наших грёз,
С сердечною мольбой,
И наши голоса сольются,
В песнях Рая,
В один аккорд гармонии
Любви святой.

Взгляни, как по цветку
Небесный луч скользит,
Как весело глядит цветок,
Им озаренный...
И свету он открыл
Свой венчик благовонный.
— Надейся, верь, люби! —
Луч света говорит...

(В Международный день врача)

I.
— Как хорошо быть осенью поэтом!.. —
Сказал мой друг —
Врач внутренних болезней;

Я ж отвечал,
Слегка вздохнув при этом:
Нет!
Быть врачом приятней
И, полезней...

— Поэт
Зовёт на небеса, дружище... —
Воскликнул врач.

— Ну, милый мой,
Не ври ты:
Ведь и врачи
Зовут нас на кладбище,
Да и берут
Дороже за визиты...

II.
Катар зияет в каждой луже;
Лежит в постели подцензурной...,
А журналистика к тому же
С водянкой вновь литературной...

(Сонет)

На том утёсе дуб могучий,
Гордясь вкруг царственной главой
Вздымался прежде; вихрь летучий
Его роскошною листвой
Играть лишь смел, да посредине
Между развесистых ветвей
Гнездо устроил на вершине
Орёл с орлицею своей.
Порой с добычею кровавой
В своё гнездо он прилетал
И кровью дуб тот обагрял.
Но, пусто нынче место славы:
Орлов жестокий враг убил,
А дуб огнём костра спалил...

(Посвящается современным гимназистам и их учителям)

Месяц Май с зелёным листом,
С ароматом трав пришёл!
Сладко автомобилистам,
Чудно велосипедистам,
Но прескверно гимназистам,
Им весна — источник зол!

Вот, где плач-то! Вот, где стон-то!
С наступлением весны
Геродоты, Ксенофонты
Давят бедных с тыла, с фронта...
Элефанты и Леонты,
Правда, менее страшны!

Радость жизни их поблекла!
Им погибель рок сулит...
От Аякса и Патрокла,
Аристида, Фемистокла,
Демосфена и Софокла
В головах туман стоит!

(Педагогическая загадка с ответом на День Учителя)

Да! Он подкалыватель тоже!
Он грозен девам молодым —
И он доводить их до дрожи
Орудьем варварским своим.

Но, он не рыщет по бульвару,
А в здании сидит весь год...
В костюме форменном и старом
Сидит — и дев к себе зовёт.

Пред ним девица плачет, молит.
Поток рыданий разлился...
А он её свирепо колет —
И за другую принялся!..

— Но кто-же он? Скорей скажите!
Как он властей избегнуть мог?.. —
— Ах, успокойтесь! Не шумите!
Ведь он учитель — педагог!

Пред ним страдают ученицы —
Он очень норовом тяжел...
А колет их он единицей.
Которой имя также «кол» !..

Октябрь... давно минуло лето...
Погода хмурая не та, —
На смену к нам тепла и света
Пришли дожди и темнота...
Тогда — полна любви мятежной —
Погода-дева бедных нас
Дарила страстно лаской нежной,
Лобзаньем сладостным подчас...
Теперь — с дождём в союзе тесном —
Не дева страстная она,
А в положенье «интересном»,
Точь-в-точь — плаксивая жена!..

(Правдивые истории)

Первые снежинки падают со смехом,
Будто бы лепечут: познакомьтесь с мехом...
Первые снежинки — это пионеры,
Миру предвещают царство новой эры
Вслед за пошлым царством грязи мерзкой, липкой.
Хочется убрать им дуб, осину с липкой,
Кровлю и дорогу, поле и дубровы
В серебро, накинув белые покровы.
Тщетна пионеров дума золотая,
И в грязи снежинки гибнут, быстро тая...
И скоты, и люди топчут их ногами,
С ними обращаясь будто со врагами.
Звёздочек сребристых вид шестиугольный
Ненавистен грязи... Элемент «крамольный»
Ей заметен в этом... И таким манером
Всем плохая доля в мире пионерам.
В битве с грязью старой вестник мысли новой —
Первая снежинка: он судьбой суровой
Обречен на гибель, хоть наступит в мире
Новая эпоха, и смелей, и шире
Будет разрастаться надо всей вселенной
То, что злоба душит силою надменной...

(Из современных мотивов)

Поддельны мысли, убежденья,
Мы сами — с ног до головы,
В нас даже души, нет сомненья,
Не настоящие, увы!

О, честность, правда! Где ж вы, где вы?
Обман да ложь и тут, и там;
Поддельна прелесть юной девы,
Поддельны ласки нежных дам...

Фальсификация повсюду
Царит в родимой стороне;
Но если встретишь ты Иуду,
Страшись — он истинный вполне...

По улице глухой иду во мраке ночи,
Как будто с роковым вопросом в тишине
Чуть блещут фонарей гноящиеся очи,
И светом подленьким они мигают мне:
Уж не погаснуть ли?..
— Скажи ты нам, прохожий!
Чем спорить с этой тьмой,
На адский мрак похожей?
Зачем писателям безумным подражать,
Что борются со тьмой, гнетущей современной,
В которой сила зла десницею надменной
Блестящие рожки им может вмиг зажать?
Ну, что, подобно им, напрасно надсаждаться?
Ведь тьма сильнее нас...
Не лучше ль ей предаться? —
Так мне сказал фонарь, когда с его столбом
Случайно стукнулся я лбом...

Грозятся насморк, грипп, простуда
Бросая в дрожь... Терпенья нет!..
Чтобы согреться, из-под спуда*
Мы шубы вынули на свет...
А в царстве мысли — будто чудом,
Хоть там зима, без дальних дум
Года лежит у нас под спудом
Всё то, что греет бедный ум...

Примечание:
из-под спуда* — Вынуть, извлечь из скрытого, тайного места, из хранилища.

(Из нашей жизни)

Громим цинизм мы то и дело
Потоком пышно-звонких фраз,
Но, женщин всё ж нагое тело
Приманка лучшая для нас...
Твердим в экстазе беспокойном
Из года в год одно и то ж,
А только истины нагой нам
Милей наряженная ложь!..

Ночка застудила
Лужу — как стекло;
Солнце засветило, —
В луже потекло.

Так порою стынет
Взяточник, пока
Халтуры не вынет
Для него — рука:

Быстро согревает
Взятки теплота
Душу в нём, — и тает
Он, как лужа та.

(Сложнозвукая поэза)

Сальцевлёчный, влюносвете,
Домбезманей создал Джек.
Пальцемнебит на банкете
Душ чаруя чебурек...

Светоночи тёмнолуны,
Скалозубится дружок...
Звонбурчают волноструны
Извзращённых психострок.

Бурегромкий, воплеспорный
Джекки локтится в окне...
Завеснячил домострои
Засметавшись по стране!

Обажранясь жирсметаной
В злёхранилище фьють-прыг...
И пьянельно смехопьяно,
Труссострахится взадрыг!..